Кровать мерзко скрипела от каждого движения, что приносило девушке слуховой дискомфорт, а движения, тем временем, нарастали и нарастали, предвещая скорую кульминацию. Его, конечно, не её. Она редко кончает, тем более на «встречах» с ним. Он представлял собой неприятного человека, с длинными, до плеч, сальными волосами, козлиной бороденкой и небольшим пивным пузиком. Во время секса, он думал только о себе. Это, в какой степени, было логичным, учитывая, что это он платит сотню баксов в час, а не она. Но этот мужик был вполне оптимальным клиентом. Не любил изыски и предпочитал самые простые позы: миссонерскую и раком. Всё, что нужно было делать ей, это стонать, иногда выкрикивая его имя или имя бога. Вот как сейчас.
Стоило ей только притворно воскликнуть «О, Боже!», как взгляд сам собой наткнулся на маленькую пластмассовую игрушку Иисуса. Ей казалось, что глаза игрушки смотрят прямо на неё, осуждая и выкрикивая слова матери о том, что женщины должны быть благочестивы. Интересно, где была её мать, когда муж насиловал дочь? Самое смешное, что она молилась тогда, стоя на коленях в спальне и сложив руки, возведя их к кресту, что висел на стене, выделяясь крупным пятном на пожелтевших обоях.
Сара опустила голову и застонала, почти натурально. Впрочем, клиент ей поверил. Ухмыльнулся, а потом сам испустил стон, кончив в резинку. Еще один плюс этого мужика. Он всегда пользовался презервативами. Она никогда не спрашивала почему, ей это нахрен не нужно было, но считала это положительным моментом.
Она поднялась с кровати и принялась одеваться. Мужчина продолжил лежать, тяжело дыша. Девушка натянула трусики и её взгляд вновь упал на маленького Иисуса. Он продолжал на неё смотреть. А она слышала в голове лишь крики матери, а затем отчима.
– Рокси, ты бесподобна, – произнес мужчина, приподнявшись на локтях и осматривая девушку, которая к этому времени уже успела натянуть на себя всю свою одежду. Впрочем, этой самой одежды было немного: белье, но только трусики, сетчатые колготки, кожаная мини-юбка, короткий топ, с глубоким декольте, куртка с искусственным мехом, отнятая где-то в секонд-хенде у какой-то тётки, и высокие сапоги.
Сара лишь улыбнулась на его слова. Он вновь упал на кровать, только указав рукой на деньги, и закрыл глаза. Девушка подошла к тумбочке, все к той же, где стоял игрушечный религиозный символ, и взяла свою честно заработанную сотку. Уходя, она якобы не нарочно уронила Иисуса на пол.

На улице было холодно и темно. Из её рта вырывались облачка пара, а если присмотреться, то в воздухе можно было увидеть медленно пляшущие свой причудливый танец снежинки. Фонари освещали дорогу не лучшим образом, но этого света вполне хватало, чтобы их разглядеть. Девушка попыталась теплее закутаться в свою куртку, но ногам все равно было холодно, и вскоре она начала дрожать. Можно было бы дождаться автобуса, но стоять на остановке в ожидании намного холоднее, чем идти на своих двоих домой. Поэтому, она решила выбрать второй путь. Не так уж и далеко идти. Заодно выветрит из головы мерзкие воспоминания и голоса, вызванные этим тупым куском пластмасса.
Сара чувствовала голод и, как на зло, на другой стороне дороги мелькнуло кафе. Можно было бы заказать чашку горячего чая. Но из денег при себе у нее имелась только эта гребанная сотня, которой предстояло оказаться в стеклянной банке, в полке, среди макарон и круп, куда она складывала свои маленькие накопления, чтобы оплатить жилье. Тратить их совершенно не хотелось, поэтому она отвернулась и просто пошла дальше.

Дорога к дому пролегала мимо церкви, что было весьма иронично. Невольно, Сара остановилась напротив и посмотрела на храм. Это было красивое здание с витражными стеклами, но совсем не большое. Она завороженно посмотрела на дверь. На неё нахлынули чувства и воспоминания о детстве, когда всё было относительно хорошо. Она ходила с матерью в церковь каждое воскресенье, наряжаясь в чудесное розовое платье и заплетая длинные светлые волосы в косы, украшая их бантами. Ей нравилась атмосфера. Тогда ей казалось, что люди действительно бывают добры. Как оказалось, они были лицемерными ублюдками. Сейчас…ей бы не помешала та толика доброты, что она испытывала тогда, будучи маленьким ребенком, того тепла.

– Бог любит тебя, моя золотая, – говорила мама. И Сара ей верила. Наивная. Лишь потом она поняла, что бог срать хотел и на нее, и на ее мать и вообще на всех вокруг. Ему нет дела до своих созданий. И уж тем более ему нет дела, до какой-то пятнадцатилетней девчонки, что орет в собственной спальне, когда отчим причиняет ей боль, зачитывая строчки из Библии.

– Это ты виновата! – крик срывался с его губ как удары. – Это твое наказание! Я предупреждал тебя! – говорил он, заканчивая свое мерзкое дело. Ему было плевать, что ей больно, плевать, что она плакала и умоляла этого не делать. А когда он уходил, она оставалась одна, наедине со своей болью, порванной одеждой и кровью. Она рыдала, хныкала и молилась. Только её никто не слышал. Потому что если бы слышал, то наверняка бы ответил, сделал хоть что-нибудь.

– Если бы ты была безгрешна, Бог бы не позволил этому случится! – заорала мать, нанося жестким ремнем удары её по спине. Металлическая пряжка врезалась в кожу с такой болью, что девочка даже закричать не могла. – Бог все видит, все знает! Ты заслужила! Он этого хочет! – кричала она, едва не брызгая слюной, в каком-то бешенном религиозном припадке. А потом она просто запирала дочь в шкафу, где её оставляли на долгие часы в темном одиночестве. Тут висел большой деревянный крест с распятым Иисусом и больше не было ничего. Однажды, её оставили там на сутки, и Сара описалась, за что получила еще одну порцию «наказания» от матери.

Чей-то голос заставил Сару встрепенуться, выдернуть себя из мерзких воспоминаний. Она обнаружила, что сидит на деревянной скамье в церкви, самой близкой к входу, или выходу, как посмотреть. До этого её мутный взгляд упирался на алтарь со множеством свечей, но сейчас он сфокусировался на чьем-то незнакомом лице. Перед ней стоял мужчина, священник, судя по колоратке на шее. Он был слишком молод для пастора, как ей подумалось.
– Что? – переспросила девушка. Она не слышала, что он говорил ей до этого, только голос. – Да, я уже ухожу. – Сара поднялась. Ей стало смешно. Она в откровенном шлюшьем наряде в церкви. Что сказали бы люди из прихода, в который она когда-то давно ходила? Что сказала бы её мать? Ой, а разве не похуй?
Самый важный вопрос был: на кой черт она вообще сюда зашла?